«Язык, культуру можно разрушить только собственным небрежением»

Сохранится ли русский язык? Культура? Народ? Весьма актуальные вопросы сегодня. Есть мнение, что наше общество находится в такой точке, когда утрата языка — вполне реальный вариант развития событий. Несут её не пресловутые всадники Апокалипсиса, как бы кто их себе ни представлял, а мы сами, небрежением к родному слову в частности. О причинах современного состояния русского языка и путях выхода в благоприятные сценарии развития истории «Компаньон magazine» беседовал с деканом филологического факультета Пермского государственного национального исследовательского университета профессором Борисом Кондаковым.

Мнения относительно сегодняшнего состояния русского языка разнятся. Кто-то полагает, что мы переживаем глубочайший кризис. Оппоненты уверены, что подобных кризисов русский язык прошёл множество, стало быть, и в нынешнем нет ничего особо страшного. Как вы оцениваете состояние языка?

— Сложный вопрос. Изменения действительно происходят постоянно и идут через нарушение норм. Какие-то из них остаются случайным явлением. Другие закрепляются в языке. Процессы изменений всегда протекают неравномерно. Были периоды относительно спокойного развития языка. Были и такие, когда одновременно происходило большое количество изменений.

Некоторые исследователи полагают, что сегодняшняя ситуация схожа с той, что была после Октябрьского переворота 1917 года. Однако, на мой взгляд, тогда не произошло каких-то революционных изменений ни в языке, ни в системе образования. Советская школа, правда, быстро идеологизировалась, стала более массовой, но в основных чертах сохранила структуру и содержание обучения, принятое в царской гимназии. А вот на рубеже ХVII—ХVIII веков происходили очень резкие перемены. В допетровской Руси система образования была связана с церковью, с монастырями. Как правило, местный священник обучал детей своих прихожан грамоте и счёту, ставил с ними спектакли по библейским сюжетам или житиям святых. Пётр I эту систему разрушил, на всю страну оставив несколько учебных заведений. Созданная новая система работать стала не сразу. Молодых людей посылали учиться за границу, но из отправленных царём обратно мало кто возвращался. Система образования стала эффективно действовать только к концу ХVIII века, спустя столетие, когда активно заработали гимназии и университеты, появились первые выпускники.

Однако в мировой истории бывали и такие случаи, когда по тем или иным причинам (чаще всего в результате вторжения завоевателей или воздействия более «сильной» культуры) язык полностью исчезал. Исчезновение языка нередко приводило к исчезновению народа — его носителя. Значит, при анализе ситуации нам необходимо понимать, какова мера происходящих с языком перемен.

Возможно, я ошибаюсь, но, на мой взгляд, «измерить» перемены в языке в режиме реального времени невозможно. Ситуацию можно увидеть только с некоторой временной дистанции...

— Да, пройдёт несколько десятилетий, прежде чем можно будет оценить произошедшие перемены.

Но при таком раскладе нет никаких инструментов, чтобы понять ту самую «меру происходящих перемен».

— Не нужно беспокоиться по поводу перемен. Это неизбежный процесс. Это то, что в принципе и должно происходить. Важно другое. В языке всегда параллельно действуют два процесса: «процесс изменения» и «процесс торможения». «Тормозом» оказывается система утверждённых правил языка, транслируемых системой образования. В тех случаях, когда в результате «система торможения» корректирует изменения, язык развивается естественным путём. Сейчас ситуация осложнена тем, что система образования стала работать значительно хуже, чем несколько десятилетий назад. Одно из следствий этого: общество стало смотреть на нарушения норм языка сквозь пальцы. Простой пример: некогда опечатка в центральной газете была в буквальном смысле слова чрезвычайным происшествием. Собирали специальное заседание редколлегии, искали, где произошёл сбой. Сегодня опечатки и ошибки в СМИ — скорее система. Многие издательства сократили должности не только литературных редакторов, но и корректоров. Аналогичная ситуация возникает с официальными документами (в том числе и идущими из Министерства образования), в которых нередко встречаются ошибки, а некоторые фрагменты текста не поддаются однозначной интерпретации.

Многочисленные речевые ошибки встречаются и в научной среде. Читаешь рефераты кандидатских диссертаций (по истории, социологии, философии и даже филологии) и иногда не можешь сразу понять, о чём идёт речь, поскольку в текстах отсутствует смысловое и грамматическое согласование. Показываешь, где необходимо поправить, и нередко слышишь в ответ: «Мы всегда так говорим, и всем понятно. Правила — это ваша филологическая ерунда». Формируется, я бы сказал, особый языковой волюнтаризм, когда некое сообщество становится выше норм русского языка. Проблема заключается не в том, что с языком происходят какие-то перемены, а в том, что нарушен механизм обратной коррекции этих изменений. Он практически перестаёт работать.

В чём причины?

— Полагаю, во многом это идёт от школьного образования. Конечно, ЕГЭ не так плох, как некоторые о нём думают. Это единая система, которая помогает быстро и довольно объективно проверять знания учащихся. Другое дело, что тестовую форму нельзя абсолютизировать. С помощью ЕГЭ контролируются лишь некоторые аспекты языка, прежде всего формализованные, однако, например, умение самостоятельно создавать текст (особенно нестандартный) такой экзамен не проверяет.

Российский вариант ЕГЭ, насколько я могу судить, пришёл из Китая. Однако в КНР наряду с массовым образованием существует и система элитарного образования. Закрытые школы, особые университеты или институты, в которых преподаватели работают в маленьких группах, используя индивидуализированные методы обучения. Понимаете, для качественного образования не нужно изобретать каких-то особенных методов. Зачастую все «секреты» больших успехов объясняются просто: добрыми отношениями, существующими между учителем и учеником, индивидуальной работой по предмету. Всё. «Стандарты», «технологии», «тесты», «специальные учебники» — не панацея. Прежде всего необходимо дать учителю свободу творчества. И тогда учитель развернётся и будет давать качественные результаты.

Система образования сегодня бюрократизирована. Учителю некогда заниматься творческой работой, он вынужден постоянно производить какие-то документы. Насколько я знаю, такого нет ни в одной стране мира. Тотальный контроль в сфере образования обычно приводит к результатам, противоположным желаемым. С моей точки зрения, лучшим временем развития школы, несмотря на скудное финансирование, были 1990-е годы, когда перестали работать многочисленные контролирующие системы и у учителей появилась реальная свобода творчества. Стали появляться и успешно развиваться многочисленные авторские методики, активно стали работать учителя-новаторы, дети писали великолепные сочинения, в которых была живая мысль, выражен личный взгляд на те или иные события или произведения, использовались нестандартные примеры. Это был очень яркий период.

Сегодня ученики практически перестали самостоятельно продуцировать тексты. К ЕГЭ ученика можно «натаскать» довольно быстро, но такие знания так же быстро улетучиваются. Когда в начале учебного года наши первокурсники пишут тест, сходный с ЕГЭ, они обычно показывают результат на 10—20 баллов ниже, чем на выпускных экзаменах. Правда, не так давно вновь ввели экзаменационное сочинение, но с этой проблемой учителя и ученики достаточно быстро справились: есть некое количество готовых универсальных блоков, которые можно применить к большому количеству тем. Манипулируя готовыми клише, дети создают тексты, не особо задумываясь над их смыслом, и в результате не получают реального навыка излагать свои мысли письменно. На выходе получается текст, который не несёт ни мысли, ни индивидуальности автора, но довольно грамотно написан, так что придраться к нему достаточно трудно.

То, что вы рассказываете, страшно. По сути, человек создаёт пустышки и даже не понимает этого.

— Если смотреть с точки зрения истории культуры, сегодня сложился достаточно любопытный феномен. В определённый момент — на очередном витке спирали своего развития — мы как бы вернулись к дописьменному периоду, когда информация распространялась устно. В дописьменный период культурную информацию сохранял анонимный фольклорный текст, существовавший во множестве вариантов и не имевший автора. Фольклорный текст составлялся из готовых блоков: например, былинный герой собирается на битву; герой похваляется перед противником и вступает в бой; герой побеждает противника. Героем мог быть и Добрыня Никитич, и Василий Буслаев, и Илья Муромец; противником — Калин-царь, Идолище Поганое и так далее. Суть от этого не менялась: существовали «готовые» вариативные фрагменты текста и была определённая система порождения текста. Он выстраивался исполнителем из уже готовых фрагментов, в результате объединения которых возникала, допустим, былина. Сейчас необходимый текст тоже формируется из готовых блоков. И это в лучшем случае. В худшем — текст просто переносится в том виде, в котором нашли его в интернете. Многие университетские преподаватели по этой причине отказываются от такой формы проверки знаний учащихся, как реферат. Из образовательного процесса стали исчезать и доклады: студенты первых курсов, как правило, не умеют монологически говорить на протяжении более чем 5—10 минут. Чаще всего на вопрос преподавателя отвечают двумя-тремя неполными предложениями. Есть студенты, которые в своей жизни ничего не читали. Я говорю в том числе и о филологах. Для того чтобы получить оценку, им нередко достаточно статьи из «Википедии» и краткого пересказа произведения.

Вы говорите, что одна из причин этих явлений кроется в нынешнем школьном образовании. Однако школу без конца реформируют, что теоретически предполагает улучшение среднего образования…

— Видите ли, все прошедшие за последние три десятилетия реформы были разнонаправленными, в них ставились разные цели. Не доведя до конца ни одну реформу, мы принимались за другую, нередко с противоположным вектором. К тому же, насколько я знаю, часы, отведённые в средней школе на русский язык и литературу, постоянно сокращались. Самое плохое — то, что процесс тестирования на выпускных экзаменах не развивает потребность в чтении, и школьники перестают читать. Откуда же тогда взяться хорошему письменному или устному языку? Задаёшь студентам вопрос на занятии, а они ищут ответ в своём телефоне и с ошибками в ударениях, по складам зачитывают первый попавшийся текст. Это типичная для первых курсов ситуация.

Если проецировать эту «типичную ситуацию» на 10—15 лет вперёд, то каковы будут её последствия?

— Не хотелось бы давать прогнозов, тем более мрачных, однако падающие самолёты, тонущие корабли, рвущиеся трубопроводы — вполне реальная перспектива. Казалось бы, какое отношение ко всему этому имеет язык? Самое непосредственное, если немного поразмыслить. Язык — это система мышления, логика. Если человек не умеет нормально читать, он не в состоянии прочесть инструкцию, не говоря уже о том, чтобы её составить. Я, например, покупая какую-либо технику, последнее время обязательно спрашиваю у продавца, есть ли инструкция на английском языке. На русском обычно бывает написано так, что понять её невозможно. Причина этого простая: необразованный переводчик, не имея необходимых собственных знаний, использует компьютерный перевод.

У вас есть возможность лаконично и понятно донести мысль, «почему так важно сохранить русский язык с его нормативной системой».

— Одна из главных функций любого языка — коммуникативная. Быстрые изменения, происходящие в языке, наложившиеся на низкий уровень образованности его носителей, приводят к нарушениям в процессе коммуникации. Это всё в результате приводит к отсутствию умения договариваться о чём-либо с другим человеком.

Есть ли вероятность, что русский язык станет мёртвым языком?

— Есть, конечно. История знает не один подобный случай. Всё нужно поддерживать: дерево посадил — ухаживай, иначе не будет плодов. С языком происходит примерно то же самое.

И как поддерживаются языки?

— Системой образования. Необходимо поддерживать не только свой родной язык, но и другие. Почему Пушкин уже в зрелом возрасте сумел освоить английский язык всего за несколько месяцев? Причём так, что мог читать не только Байрона, но и Шекспира, которого, например, современные молодые британцы прочесть не могут, — как и наши дети не могут прочесть в подлиннике «Слово о полку Игореве». Секрет в том, что он знал другие языки, в том числе мёртвые, представлял историю языка. А если знаешь историю языка, то не нужно зазубривать правила, поскольку тогда становится понятно, почему именно так пишется то или иное слово. Появляется живое понимание языка в его развитии. Ведь знание языка — это не знание только набора тех или иных правил.

Среди разнообразных теорий есть и «теория заговора»: граждан России специально оглупляют с помощью разрушения системы образования. Прокомментируете?

— Мне бы крайне не хотелось в это верить, но, глядя на то, как складываются обстоятельства, не могу исключать и такой вариант. Однако обратите внимание на то, что сходные процессы сегодня протекают одновременно во многих странах мира. Например, систему тестирования не мы изобрели. Мы стали её прививать под флагом вхождения в мировую систему образования.

Согласно другой теории, есть некая группа людей, которая портит наш язык специально. И все реформы направлены на то, чтобы в языке не проявлялись некие сакральные смыслы.

— Не все понимают, что язык всегда соответствует своему времени и потребностям социума. Это система, которую невозможно повредить «заговорами», «иноземными вмешательствами», ещё чем-то подобным. Завод, например, могут взорвать террористы-диверсанты. А язык, культура — устойчивые явления, которые можно разрушить только собственным небрежением.

Есть ряд псевдонаучных работ, в которых русский язык возводится к некоему древнему утраченному языку. Русский язык действительно возник на основе древнего праславянского языка. Вопрос в том, как на основании научных методов его правильно реконструировать. В работах дилетантов обычно предлагаются упрощённые решения, которые обусловлены незнанием истории языка и культуры, непониманием того, как они развивались. Был период, когда подобной литературы стало появляться довольно много. Это касается не только гуманитарных, но и других, в том числе естественных наук. Авторы таких книг постоянно борются с официальной «отсталой» наукой, пропагандируя самые неожиданные теории.

Почему же нет больше запроса на хороший язык? Ведь существовало слово «книжник», и оно было почётным, славным…

— Да, книжники — это вершина древнерусской культуры. В книжнике воплотилось триединство: это человек, который читает книги, собирает книги и книги переписывает, то есть их создаёт.

В истории цивилизации можно выделить несколько этапов. Первый — докнижный. В прошлом существовали весьма развитые культуры, которые, однако, не имели письменности или имели её в зачаточном состоянии (к примеру, узелковое письмо майя). Несмотря на то что это были дописьменные культуры, некоторые из них были высоко развиты: люди, в частности, умели возводить большие сооружения. Отсюда и наше удивление, и неожиданные гипотезы: «Надо же, письменности у них не было, а огромные объекты есть. Не иначе им пришельцы помогали!» Надо иметь в виду, что высокий уровень культуры не обязательно связан с письменностью. Культура была устной. А объекты, которые так удивляют нас сегодня, были напоминанием о том, что говорилось в каких-то устных преданиях, символическим воплощением текстов. Не случайно главной наукой на ранних этапах развития цивилизации была риторика, то есть искусство устного общения. А главной фигурой был учитель — человек, передающий знания в процессе диалога с учениками.

На следующем этапе цивилизации появляется развитая письменность. Символом культуры становится уже не учитель, а книга. Главной книгой для европейских народов была Библия, для мусульман — Коран, для китайцев — труды Конфуция и так далее. Учитель — фигура, «приставленная» к книге, интерпретатор её текста. Он необходим для того, чтобы перевести мудрёный язык книги на «обычный» язык, доступный ученикам. Учитель тогда становится не носителем знания, а его толкователем. Сегодня такое положение дел исчерпало себя, авторитет книги оказался утрачен.

Конечно, книга книге рознь. До Гутенберга книжные фолианты существовали и в одном — рукописном — экземпляре. Книгопечатание позволило получить множество одинаковых копий. А с появлением печатной машинки каждый человек получил возможность создать пять-шесть экземпляров нужной ему книги. Диссиденты, размножавшие на пишущей машинке произведения запрещённых в СССР авторов, сыграли немалую роль в процессе разрушения страны. Печатную машинку оказалось невозможно запретить. С появлением же компьютера выяснилось, что любой человек может написать всё, что ему угодно, и разместить своё произведение в Сети, сделав его общедоступным. Это совершенно новый способ взаимоотношений автора и читателя — потребителя информации, в рамках которого посредником является уже не книга, а интернет. Появляется особая экранная «мультимедийная» культура.

Остро встаёт вопрос по поводу достоверности информации…

— Пожалуй, все носители информации проходили несколько стадий. В прошлом носителем самой достоверной информации считали книгу. Потом газету. Затем функцию передачи максимально достоверной (в глазах потребителя) информации выполняли кино, телевидение, интернет. Однако каждый раз «самый достоверный» источник обращался в свою противоположность. Простой пример: в XIX (да и в XX) веке считалось, что всё, что написано в газете, обязательно соответствует истине. Однако через некоторое время появилось выражение «врёт, как газетчик». И примерно то же происходило со всеми иными источниками информации. Сегодня, например, многие люди прекратили смотреть телевизор, поскольку полагают, что всё, что там показывают, — неправда.

Если же возвращаться к эволюции культуры от дописьменной к экранной, то в последней функция учителя сводится к минимуму (не случайно мы говорим сегодня о дистанционном интернет-образовании), потому что часто вообще не возникает необходимости интерпретировать то, что человек видит: всё и так предельно понятно. Тут, по логике вещей, мы должны на новом витке вернуться к дописьменному этапу, к учителю, ведущему живой — не опосредованный экраном — диалог с учениками. И рождению новых знаний и ценностей именно в этой беседе.

Не знаю, насколько хорош будет такой переход для русского языка. Поскольку сегодня требования к его уровню бывают весьма не высоки. «Понимает, и ладно», — примерно так.

— Речь идёт не о понимании. Необходимо иметь в виду прежде всего ценностный аспект. Учитель должен быть человеком, который не только передаёт какую-то информацию, но и даёт ей определённую оценку, формирует аксиологическое понимание явлений, внедряет в сознание своих учеников определённые позитивные ценности. Возьмём для примера интернет. По сути, это огромная свалка, «помойка». И, как на любой свалке, там встречаются очень важные и нужные вещи. Только их нужно уметь найти, отличить от ненужного и плохого. А для этого необходимо умение адекватно оценить объект, отсеять то, что не несёт в себе истинной ценности, то есть 95% прочей информации. Дети же этого делать не умеют. Они просто теряются в Сети.

Откуда же им это уметь, если и у многих взрослых людей отсутствуют критерии оценки «хорошо»/«плохо»?

— Мы добрались до корня проблемы. Система ценностей утрачена не только по отношению к русскому языку, но и по отношению к прочим сферам жизни: музыке, живописи, к повсе­дневности… Исчез, сжался до минимума ценностный аспект жизни — вот главная проблема, а не то, что люди делают какие-то ошибки в языке. Наверное, любой человек может в тех или иных ситуациях использовать жаргонные слова и выражения. Другое дело, когда он перестаёт различать ситуации, в которых те или иные слова, возможно, уместны, а в некоторых категорически неприемлемы. То есть ценностная шкала существенно деформирована, и нет иного пути, кроме как её восстанавливать. Учить людей вырабатывать свою личную точку зрения.

Интересно, кому и зачем это может быть нужно на уровне государства…

— В том-то и трагедия, что «собственная точка зрения», «собственная оценочная шкала» чаще всего оказываются никому не нужными. Но без этого начнётся сперва постепенная, а потом всё более быстрая утрата культуры и всего остального, а не только базовых представлений о родном языке и родной литературе.

И каков может быть исход?

— История человечества показывает, что были ситуации, когда народы и государства исчезали. В летописях и хрониках мы встречаем записи об антах, аварах, скифах, иллирийцах. Но сейчас таких народов нет…

Информация сайта «Новый компаньон»