«Детство, опалённое войной»

Пермская краевая организация Союза журналистов России выпустила сборник воспоминаний журналистов, чьи детские годы пришлись на Великую Отечественную войну, — «Детство, опалённое войной». Сегодня мы публикуем некоторые их них.

Фаат Ахметгалеев

Мой брат — ровесник Победы

Когда началась война, я был совсем маленький и, конечно, помню мало что. Отец очень рано уходил на работу — я спал. А возвращался очень поздно — я уже снова спал. Поэтому в дни войны я его совсем мало видел.

Работал он на заводе имени Ф. Э. Дзержинского слесарем-сборщиком станков. Тогда завод именовался просто «почтовым ящиком» под номером таким-то. Выпускал взрыватели для артиллерийских снарядов. Завод работал круглосуточно и постоянно наращивал производство. А для этого нужны были станки. Ждать их было неоткуда, поэтому завод производил их сам. Был специальный станкостроительный цех, где и работал мой отец.

За годы войны были выпущены сотни и сотни станков. Это помогло значительно увеличить выпуск боеприпасов. Ведь каждый третий артиллерийский снаряд в армии был оснащён взрывателями завода имени Ф. Э. Дзержинского. В этом есть заслуга и моего отца. За добросовестный труд он был награждён правительственными наградами и почётными грамотами.

Мать моя в годы войны тоже трудилась для фронта. Она работала швеёй на фабрике «Пермодежда». Шила телогрейки и шинели для солдат Красной армии.

Родители занимались мною в основном в редкие выходные дни. Всё остальное время я проводил со своей бабушкой. Я её очень любил. Эту любовь я сохранил в себе и потом, когда стал взрослым человеком.

Конец войны запомнился тем, что, когда по радио объявили о победе над фашистской Германией, все соседи высыпали на улицу и начали кричать:

 — Победа! Победа!

А в мае, в конце месяца, родился в нашей семье ребёнок. Мой брат — ровесник Победы.

***

Ирина Карасик

КУКЛА

Игрушек у меня не было. Каким-то чудом довезли мы до Урала красно-зелёного гремучего попугая, жёлтую уточку с голубыми глазами — качку, которую я любила, и маленький чёрный мячик. Попугая и уточку мама обменяла на что-то на рынке, а мячик я храню у себя до сих пор, как самую дорогую семейную реликвию. Маленький чёрный мячик, запомнивший тепло моих трёхлетних ладошек, единственный свидетель всей моей жизни.

Иметь куклу было пределом всех желаний. Кукол мы шили себе сами из тряпочек, вырезали из бумаги. Но самая хорошая кукла получалась из пальто. Если свернуть туго своё старенькое пальтишко, перевязать его пояском и сверху этот свёрток обвязать косынкой, можно играть в дочки-матери.

Но однажды мне приснилось, что у меня есть кукла — большая, с закрывающимися глазами. Я крепко прижимала её к себе, баюкала, укутывала в мамин платок. Ощущение счастья, которое я тогда пережила во сне, помнится до сих пор, как и горечь, когда, проснувшись, поняла, что куклы у меня нет, а я крепко прижимаю к себе нашего кота Мурзика. Я и сейчас не могу спокойно пройти мимо, чтобы не остановиться у отдела в магазине, где продаются куклы. Смотрю на них и думаю: вот оно, моё несостоявшееся детское счастье.

***

Виктор Ларионов

Буханка

Было это в конце войны в селе Курашим. Я шёл после уроков домой. Жили мы на улице Набережной, но все называли её Зарека: «Куда пошел?» — «Да в Зареку». Дом наш стоял под горкой на берегу реки Курашимки. Берега её соединял деревянный мост — почти как на картине Е. Волкова «Ранний снег». Летом эту речку можно было перейти вброд. В ней кишело, особенно в нерест, великое множество мелкой рыбёшки, которую называли «мулява». Ребятишки ловили её бутылками. Вечером мы чистили эту мелюзгу, клали на сковородку, заливали яйцом и ставили на таганок. К приходу родителей с работы ужин для всей семьи был готов.

Однажды после школы, бросив учебники с тетрадками на лавку, переодевшись в залатанные штаны и рубаху, я вернулся на улицу. Погода стояла не сентябрьская, а будто вернулось лето. Светило солнце, и всё — склон горы с пожухлой травой, старые тополя, ивы на берегу реки, дома, заборы вокруг огородов — виделось по-особому отчётливо.

Я забежал на мост, встал на коленки, посмотрел в щель между брёвнами. Там, внизу, в воде сновали стайками мулявки. Всё так и настраивало на рыбалку. Одному рыбачить не хотелось, решил пойти к другу, жившему у самой горы.

Когда я выходил из дома, видел, как мост переезжала воинская бричка. Солдаты из войсковой части, стоящей в нашем селе, выращивали для своей столовой овощи. Обычно к полудню работающим в поле возили из столовой обед.

На небольшом подъёме от переезда на дороге рядом с выбоиной я увидел что-то похожее на камень. Подошёл ближе, рассмотрел — и глазам своим не поверил: на земле лежала буханка чёрного хлеба. Я поднял её, понюхал — хлеб! Поразмыслив, понял, откуда она.

Держа буханку в руках, я стоял и не знал, что с нею делать дальше. Бричку уже не догонишь. Нести домой — там никого нет. Идти к другу что-то не решался. Переполненный непонятным волнением, побежал к тёте Саше, самой старшей сестре мамы. Тётя работала уборщицей и ночной сторожихой в промартели «Экипажник», где делали телеги, колёса к ним, сани.

Я пришёл к тёте, держа в вытянутых руках буханку.

 — Где взял?! — последовал вопрос.

Я рассказал, что буханка лежала на берегу выше переезда.

 — Пойдём. Покажи, — сурово сказала тётя.

Мы сходили на берег.

Потом зашли к нам в дом. Тётя Саша положила буханку на самую верхнюю полку шкафа и наказала:

 — Не трогай. Придут родители — сам им всё расскажешь.

Весь день меня не покидало чувство непонятной радости, как будто на уроках я получал только отличные отметки и меня за это хвалили. Остаток дня я играл с ребятами, но мне не игралось: не терпелось скорей показать свою находку родителям.

Первой пришла мама. Я ходил за нею по пятам. Она заметила это и спросила:

 — Ты что сегодня — не болен?

Я не выдержал и подвёл её к шкафу, показал на буханку хлеба. Мама удивилась:

 — Откуда это? Что, из города кто-то приехал?

Бывало, что к нам приезжали из Мотовилихи родственники и иногда привозили гостинцы. Пришлось всё повторить и так же, как тётю Сашу, вести маму на берег.

Вскоре пришёл папа. Мама перед ужином рассказала ему о моей находке. Он только хмыкнул и сел за стол. Буханку мама положила возле него. Пришла тётя Саша. Вернулась с работы на ферме вторая сестра — Катя. И тоже очень удивилась.

И тогда отец взял буханку, стал резать. По куску положил маме, себе, Кате, тёте Саше и мне. За столом что-то ещё говорили, подтрунивали надо мной. А я уплетал за обе щеки необычайно вкусный хлеб, первый — в возрасте семи лет — солдатский хлеб.

***

Герман Шихов

Мир не без добрых людей

Пришла беда — отворяй ворота. Пришла она 22 июня 1941 года.

Мне было тогда два года и восемь месяцев. Все младенческие и детские годы прошли в военное и послевоенное лихолетье.

Мама моя дома бывала редко. Работала она в две, а то и в три смены на моторостроительном заводе, на формовке литья деталей для авиационных двигателей боевых самолётов.

Жили впроголодь. Помню, как я иногда упрашивал:

 — Мам, давай сегодня всё съедим, наедимся досыта, а завтра как-нибудь.

Я ходил за хлебушком в магазин. А возвращаясь домой, шёл и с голодухи покусывал и без того небольшую пайку хлеба. Шёл, не опасаясь, что кто-то у меня, малыша, отнимет хлеб. А ведь среди прохожих было немало полуголодных людей.

Особенно запомнились наши детские посиделки у соседа-инвалида дяди Захара. Была у него на кухне железная печка. Жарили на ней очистки картофельные, взятые с кухни соседнего детского сада. Ох, какое это было объедение!

Таким же добрым и гостеприимным был друг отца дядя Савва, тоже инвалид. Иногда, увидев меня, зазывал:

 — Заходи-ка, худышка, да поправься немножко. — И угощал меня хлебом с подсолнечным маслом, хотя самому этого масла едва хватало. Вот уж поистине, мир не без добрых людей.

Когда исполнилось мне восемь лет, пошёл в школу. Заходя в класс на первый урок, было чему порадоваться: на партах были разложены небольшие кусочки хлеба.

В годы войны мы с мамой жили в доме, который когда-то был купеческой гостиницей: двенадцать номеров этой гостиницы стали в советское время жилыми комнатами для двенадцати семей. В самой большой из них, у тёти Марии, собирались все жильцы с детьми и слушали сводки Совинформбюро о положении на фронтах.

Уже в первые месяцы войны стали приходить похоронки — извещения о гибели близких. Одну из них получила моя бабушка Наталья. Её сын, а для меня дядя Аркадий, ушёл на фронт почти подростком. В армию его не призывали — не подходил по возрасту. А был он не по годам рослый, физически крепкий. И всё говорил бабушке:

 — Федька, браток, воюет, а я, здоровый, в тылу сижу.

И сумел-таки обмануть военкома: прибавив себе годы, добровольцем ушёл на фронт. Окончив ускоренные курсы в танковом училище, стал командиром экипажа, отличившегося отвагой и дерзостью в боях с гитлеровцами. Мой отец воевал в соседней части. Узнав о гибели брата, он побывал в том танковом полку, и ему рассказали, как тот погиб. Однажды, увлёкшись атакой, он оказался в тылу у немцев, и его подбили. Немцы окружили горевший танк, кричали:

 — Рус, сдавайся!

Но весь экипаж сгорел вместе с боевой машиной. Горько плакала бабушка Наталья, прочитав похоронку. Велико было горе матери, потерявшей сына. Но не оставили её наедине с бедой соседи, окружив бабушку заботой, искренним сочувствием. Впрочем, ко всем, кому приходили похоронки, люди, жившие рядом, были внимательны.

Всего в нашей коммуналке проживало более пятидесяти взрослых и детей, разных по характерам, привычкам, социальному положению — от рабочих до госслужащих. Но, главное, жили дружно, без обид и скандалов. Поистине война объединяла всех в единую дружную семью.

Материалы опубликованы в целях реализации социального проекта «Детство, опалённое войной» при финансовой поддержке администрации губернатора Пермского края.